| |
' продолжает пыхтеть и срать
' в кореях-вьетнамах уже собирают урожаи радиоактивного йода
' и что со станцией будут делать?
Суждения о том, как правильно действовать в условиях колоссальной промышленной аварии, по большей части служат подтверждением того, сколь мудр был Шота Руставели, написавший: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны». Тем более каждый мнит себя ликвидатором, видя по телевизору «Фукусиму-1».
Тем не менее как дилетанты, так и не совсем дилетанты при обсуждении пожарных действий задаются вопросом, возможно ли было в дни, прошедшие с начала аварии, остановить неконтролируемое развитие событий посредством героических и самоотверженных действий. Возможно, крайне опасных для жизни или даже вовсе с нею несовместимых. Обыкновенно при этом поминают чернобыльских пожарных, вертолетчиков, других ликвидаторов, сумевших притушить пламя, отдав за это жизнь. В Японии смерть за императора, который в сознании жертвующего собой символизирует всю нацию, после 1945 г. считалась окончательно сданной в архив, последний случай самоотверженной гибели ради спасения народа был зафиксирован в ныне покойном СССР на Чернобыльской АЭС. Теперь же проблема камикадзе вновь явилась. Архивация оказалась преждевременной.
Разумеется, тут возможно возразить, что сама чернобыльская авария была рукотворной, но, какой бы она ни была, хоть ноготворной, как-то спасать ситуацию тем не менее было необходимо. Тем более возможно возразить, что хорошо рассуждать, находясь в полной безопасности за тысячи километров от Японии и за десятки лет от Чернобыля. Рассуждать вправду легче, но это никак не отменяет того, что в известных ситуациях спасение не может быть достигнуто иначе, как ценой самоотвержения, которое предполагает соответствующую культуру героизма. Dulce et decorum est pro patria mori*.
Когда посреди Рима разверзлась все расширяющаяся пропасть, город был спасен лишь тогда, когда в нее на коне и в полном доспехе бросился М. Курций, и пропасть сомкнулась. Спустя двадцать три века оно и хрестоматийно, и decorum. Спустя и четверть века гибель от лучевой болезни — чего уж там decorum, не говоря о сладостности. При том что хоть при консулах Агале и Генуции, хоть при генсеке М. С. Горбачеве суть деяния была одна и та же.
Возможен тот довод, что гуманность нашего времени вовсе не отрицает самопожертвования вплоть до того, чтобы pro patria mori. Надобно лишь, чтобы оно было добровольным, а не в том роде, когда партия и правительство гонят на заведомую смерть. Может быть личное жертвенное решение, но не может быть приказа пожертвовать собой. Формула идеальная и утверждающая безусловный примат личности над государством, отныне лишенным права посылать на смерть. С тем лишь нюансом, что в реальной жизни спасение ближних ценою жизни часто бывает возможно лишь в форме слаженных командных действий, предполагающих именно что приказ. Выставление обреченного на истребление арьергарда, дающего возможность уйти главным силам, предпринятие обреченной отвлекающей атаки, торможение вышедшего из-под контроля атомного реактора — одинокий герой здесь ничего не сделает. Тут потребны воля, власть, приказ — и готовность этому приказу сознательно повиноваться.
Применительно к военному делу тема гвоздей давно уже упоминается все больше в интендантском смысле. О том, как началось с того, что «Не было гвоздя — лошадь захромала», а закончилось тем, что «Враг вступает в город, пленных не щадя, // Оттого, что в кузнице не было гвоздя». Чем кончается отсутствие гвоздя, мы неоднократно видели на своем опыте, а теперь и на японском, это дело самое насущное, но есть еще и другой смысл этой темы — в балладе о тех самых гвоздях. О том, как начинается с того, что
«Команда, во фронт! Офицеры, вперед!»
Сухими шагами командир идет.
И слова равняются в полный рост:
«С якоря в восемь. Курс — ост.
У кого жена, брат —
Пишите, мы не придем назад…»,
а кончается столь же телеграфно:
Адмиральским ушам простукал рассвет
«Приказ исполнен. Спасенных нет».
Неясно, что делать с этим «Пишите, мы не придем назад», полностью противоречащим всем законам гуманного, демократического либерализма, по которым живет ныне весь просвещенный мир, но без каковой телеграфности мир — уж там просвещенный или не вполне просвещенный — в минуту нужды и скорби не устоит и будет обречен. Всемерное удовлетворение возрастающих материальных и духовных потребностей современных людей — дело хорошее, но в конечном счете базирующееся на готовности по приказу отдать не то что потребности, а самое жизнь. Нет готовности — и со всемерным удовлетворением выйдет неладно.
И даже не со всемерным, но, возможно, и с более скромным. Об исламском терроризме и о шахидах-самоубийцах сказано, начиная хоть с 11 сентября 2001 г., чрезвычайного много. Феномен можно толковать по-всякому, но все согласятся с констатацией, что, с одной стороны, среди магометан нет недостатка в желающих погибнуть ради того, чтобы убить множество невинных душ. С другой стороны, среди (пост)христиан наблюдается очень большой недостаток желающих не то что погибнуть, но даже и подвергнуть себя какому-то риску ради долга и присяги. В начале XX в. сторожевик «Стерегущий» погиб в бою с японцами под слова капитана «Героями Русь ведь богата, умрем же и мы за царя». В начале XXI в. британский сторожевик в Персидском заливе беспрекословно сдался персам, а его команда была готова на все — хоть распятие потоптать под телекамеру, — лишь бы персы смилостивились и отпустили домой. Сто лет эволюции — и довольно сильной эволюции.
Можно было бы радоваться тому, как (пост)христианский мир бережет своих военных, но такое сбережение a la longue возможно лишь тогда, когда есть возможность отсидеться в стороне, переложив жертвы на кого-нибудь другого. Когда такой возможности не будет и когда готовность к смерти станет достоянием лишь одной стороны (как она фактически сегодня уже и стала, причем в самом злом и ужасном образе), не будет уверенности не то что во всемерном удовлетворении, но даже и в позорном и скудном сбережении.
(с) http://expert.ru/expert/2011/11/ballada-ob-otsutstvii-gvozdej/
|
а фукусима-то (+) -- Филипп -- 29.03.11@12:23 (Чит.: 405)