| |
Радуют критики:
Дмитрий Быков
Наверное, это действительно высшее покамест достижение Балабанова. Во всяком случае, один трехминутный план с самолетом, который доставляет в Ленинск мертвых десантников (тот самый груз 200) и забирает в Афганистан роту свежих, — с лихвой заменяет «Девятую роту», обнажая всю ее глянцевую фальшь. А другой, тоже примерно трехминутный проезд мента на мотоцикле с прикованной жертвой в коляске через позднесоветский индустриальный пейзаж с козловыми кранами, дымными трубами, мостами, трубопроводами, ангарами — под песню Юрия Лозы «Мой маленький плот», — точно так же заменит всю «Маленькую Веру». При том, что «Рота» — фильм плохой, а «Вера» — хороший. Но «Груз» — фильм выдающийся: возможно, главное кино года. Если бы у наших хватило смелости, а у французов — смирения, никто лучше Балабанова не представил бы Россию в Каннах. Скажу больше: один кадр, в котором на кровати гниет в парадной форме мертвый десантник, поперек кровати лежит голый застреленный маньяком Баширов, в углу комнаты околевает настигнутый мстительницей маньяк, а между ними на полу рыдает в одних носках его голая жертва, невеста десантника, а в комнате кружат и жужжат бесчисленные мухи, а в кухне перед телевизором пьет и улыбается безумная мать маньяка, а по телевизору поют «Песняры» — разумеется, «Вологду-гду», — этот кадр служит абсолютной квинтэссенцией русской реальности начала восьмидесятых и вмещает в себя такое количество смыслов, что критика наша наконец-то наинтерпретируется, если не разучилась окончательно.
Роман Волобуев
«Груз 200» — лучший фильм Балабанова. На мой вкус он лучше и первого «Брата» и даже «Уродов» — и это точно самый главный и важный в русском кино за последнюю пятилетку. Страшный как смерть. Совершенно гениальный.
Знаете, в фильме «Жара» есть точнейший образ современного русского социума — такого, каким его пытаются смоделировать те, кто у нас занимается моделированием. Это такая сытенькая московская телочка из солярия, у которой в ушке вместо клипсы — советский орден. Балабанов делает то, что другие по малодушию не могли, и то, что просто необходимо сейчас сделать, пока мы тут все окончательно не покрылись глазурью — загоняет этой телочке в сердце осиновый кол. Он — Ван Хельсинг, он самый смелый человек в этой стране. Он, и еще Сельянов.
Сельянов теперь может спродюсировать еще двух «Меченосцев» и, например, перестать надевать в общественные места брюки — имеет полное моральное право по сумме заслуг. Я, если честно, совсем не понимаю, как так получилось. Балабанов последнее время делал слабые фильмы — не плохие, а именно что слабые. Мне казалось, что из него совсем ушла та сила, из-за которой его не любили и боялись когда-то. Чтоб из такого штопора человек вдруг взял и выскочил на самый верх — так не бывает, просто физиологически не бывает. Видимо, он и правда великий режиссер.
Алексей Востриков
Cразу ясно: это очень сложно выстроенный целостный художественный образ. В нем каждый персонаж, каждый эпизод, каждое произнесенное слово, каждая деталь — одновременно и реальность, и функция, и идея, и символ. Ничего не выдернуть. В нем очень сложно выстроенная достоверность, дотошно воспроизведенная в деталях до мелочей и вместе с тем завязанная в узел недрогнувшей авторской рукой. Попробуйте выстроить, например, внутреннюю хронологию, и соотнести ее с физическими законами и уголовно-процессуальным кодексом, и обнажится взаимосвязь исторической правды и режиссерского своеволия.
Вместе с многоуровневой и многофункциональной внутренней структурой — фильм абсолютно открыт вовне. Он весь в протесте, в споре — даже не с учебниками, не с ностальгирующей попсой, не с новыми мемуарами, — а с нами, когда мы готовы что-то забыть и чему-то наново поверить. Он и сам-то с собой все время спорит; это та самая полифония, о которой кстати упомянутый М. Бахтин писал в связи со кстати упомянутым Ф. Достоевским.
Фильм Балабанова — это высокоорганизованная материя. Может быть, он живой?
Антон Костылев
В одном из интервью Алексей Балабанов пообещал, что «Груз 200» будет жестким фильмом. Это не совсем так. Для благодарного зрителя картина станет личной катастрофой. Дело тут не в жестокости. Если существует абсолютный музыкальный слух, то есть и абсолютное режиссерское зрение, которое Балабанов и демонстрирует в картине. С его помощью он вскрывает зрителя, как старую банку тушенки из армейских запасов, выпуская на волю весь мрачноватый хлам, который в целости пролежал с 1984 года. И тут оказывается, что, хотя формально фильм об СССР накануне распада, СССР исчез, а распад непонятным образом остался.
|
Опять про "Груз 200" -- Archer -- 18.07.07@18:24 (Чит.: 377)