| |
Генри Миллер писал предельно откровенные вещи, но никак не дешевую порнуху и никогда никого не учил жить. Тут как в анекдоте - либо крест сними, либо штаны надень. Коли ты известен в массах как похотливый ... нефига рассуждать о высших материях.
И вот еще от Веллера фрагмент, доказывающий что автор много знает про правильнцю любовь:
лый крахмальный халат распахивается и летит в сторону. Ничего
красивее и сумасшедшее голой Маши невозможно себе вообразить. Она остается в
белой шапочке на вороной гриве, и густой треугольник внизу смуглого литого
живота у нее тоже вороной.
-- А-ах-х, -- она потягивается, поднимая руки, большие тяжелые груди
выпячиваются, и мы смотрим, как на них собираются в изюмины и твердеют
крупные коричневые соски.
-- А на что мы закроем дверь? -- заговорщицки спрашивает она.
-- На палку, -- срывающимся шепотом говорит
Мустафа.
-- А у кого ж у нас, мальчики, есть такая длинная твердая палка?
Ай-я-яй, бесстыдники, вот мы сейчас проверим...
Она берет стоящую у стены швабру и зажимает между бедер, как ведьмино
помело. Нежно и откровенно оглаживает в кулаке торчащий вперед конец.
-- Во-от бы нам какую палку, -- мечтательно тянет она, наблюдая внизу
свой треугольник и движения руки. -- Длинную, твердую, всегда стоит...
только потолще, потолще, и теплую, живую...
И, повернувшись, вставляет швабру в ручку двери. Округлые массивы ее
ягодиц перекатываются в движении. Она нарочно расставляет ноги, цокая
каблучками, туфли на каблуках удлинняют ее ноги, мускулистые, крепкие,
прямые, и между ног сзади нам виден черный курчавый островок.
-- Кто сегодня хочет сладкого, мм-м?.. -- мурлычет она. Закладывает
руки за голову, чтоб подтянулась талия на прогнутом стане, выпуклее выдались
груди и зад, и делает шаги по палате, нежась и млея под нашими безумными
взглядами.
-- Не слышу-у, -- капризно поет она, оттопыривая губку.
-- Машенька, какая у тебя красивая большая круглая попочка, --
задыхаясь, говорит Чех.
-- Какие у тебя большие круглые красивые сиси,
-- сглатывает Каведе.
-- Какие у тебя округлые литые красивые ляжки,
-- выдавливаю я.
-- Какой у тебя литой нежный красивый животик...
-- Какие у тебя полные гладкие стройные красивые ноги!
-- Какие у тебя пушистые вороные красивые волосы между ними...
Она жмурится, медленно поворачиваясь из стороны в сторону:
-- А еще? М-м?..
-- Ой, Машенька... какая у тебя смуглая, горячая, узкая, красивая
пизда...
-- Ва-ам нравится, ма-альчики?
-- До безумия...
-- Правда?
-- Ой, Машенька, покажи скорее...
-- А вы будете себя хорошо вести?
-- Да!!
-- А вы мне сначала покажете?
-- Да!!
-- Ну, кто мне покажет первый?
-- Я!
Маша выбирает тягучим дразнящим взглядом. Одеяла стоят шалашами. Она
подсаживается к Чеху и тихонько трогает возвышение:
-- А что это там у тебя такое?
-- Это для тебя...
Она откидывает одеяло и задирает ему рубашку. У Чеха стоит, как
деревянный.
-- У и какой, -- толкает пальчиком. -- Это что?
-- Это мой член, -- с улыбкой блаженного бесстыдства говорит Чех.
-- Не-ет, -- возражает Маша капризно, -- это не член.
И трогает Мустафу:
-- А у тебя что там такое, мм?
-- Это мой... фаллос...
Стягивается одеяло. Его обнаженный торчит и вздрагивает в возбуждении.
-- Не-ет, это не фаллос.
Обход продолжается. Мы дышим ртами. В горле пересохло.
-- Что это у тебя такое? А вот я сейчас проверю.
-- Это мой пенис.
Маша сдергивает покров, берет твердую плоть двумя пальцами и
покачивает:
-- Неправда, это не пенис!
Переносит зад на соседнюю кровать. Стоячий извлекает наружу и бережно
сжимает в руке. Она крупная рослая женщина, но руки у нее небольшие. На
запястье серебряный браслет, на среднем пальце тонкое золотое колечко с
красным камушком, и этой красивой женской рукой, которую украшения делают
как бы одетой, приличной для воспитанного общества, она сжимает твердый,
большой, смугловатый, и торчащий из мягкого с ямочками кулачка закругленный
конец с раскрывшимся темно-розовым бутоном делается еще толще.
-- А это у тебя что стоит такое?
-- Ой, Машенька... это мой большой твердый красивый ХУЙ!
-- Бесстыжий мальчик, -- воркует она, не сводя глаз. -- А зачем это у
тебя такой большой красивый хуй? Ах, гадкий, как он на меня уставился. Надо
его за это наказать.
Она наклоняется и берет свои массивные груди руками:
-- Сейчас я его отшлепаю, чтобы он вел себя хорошо.
И грудями шлепает по нему слева и справа:
-- Вот тебе. Вот тебе!
-- Машенька, и мне!..
-- Нет, мои сиси устанут, они очень нежные. Сначала они должны сделать
зарядку.
Выпрямившись в стойку с руками на поясе, она делает повороты торсом,
груди перекатываются, мотаясь из стороны в сторону. Прыжки на носочках: ее
восхитительные шары скачут упруго и весомо вверх-вниз.
-- А теперь наклоны, -- чуть запыхавшись от спортивности и
самовозбуждения, Маша наклоняется, ее буферища отклоняются книзу, и теперь
они совсем здоровенные... у нас уже плывет в глазах... Она размеренно
нагибается, и совершенные баллоны берут раскачку вперед-назад, сладкий
вожделеющий сон, а потом болтает ими влево-вправо, они мягко сталкиваются,
складывая нежную ложбинку, два живых мяча, две сферы душистой желанной плоти
с коричневыми кругами крупных стоячих сосков.
-- Вдох-выдох!.. -- командует себе Маша и, раздвинув ноги на ширину
плеч, потягивается на носочках, прогнувшись назад.
И между налитых бедер, в ровной и густой черной поросли, становятся
видны темные нежноморщинис-тые губы и топорщится вылезший стоячком там, где
они начинают раздваиваться.
-- Ой, Машенька... а что это там у тебя такое?..
-- Это? А ну-ка, что это у меня такое?
-- Это твои крупные красивые половые органы.
-- А вот и не-ет.
-- Это твоя вульва.
-- Неправильно, это иностранное слово.
-- Это твоя заветная срамная щель.
-- Неправда, это лучше. Ну?..
-- Это твоя нежная, узкая, упругая пизда молодой спелой дамы.
-- Ах безобра-азник... разве можно говорить такие слова?.. Вот за это я
тебя ею накажу.
-- Накажи!
-- Машенька, накажи ею меня!
Нас трясет. Нет сил терпеть. Чертова нимфоманка. Сводит с ума. Всунуть,
познать все и умереть сытым счастьем. Цирцея была брюнетка. Танталу не
давали.
Отдать за это жизнь.
--У, какие у меня семь пароходов с трубами, целая флотилия. Сейчас мы
поплывем... в большое плаванье. А ну-ка, как у нас кораблики раскачиваются
на волнах?
Лежа на спине, мы раскачиваемся с боку на бок, и подскакиваем на
пружинных сетках, маша своими трубами.
-- А у кого у нас самый беленький... самый тверденький... с самым
розовым кончиком... -- Машино придыхание снижается до полушепота, ее жадный
взгляд обладает всеми семерыми.
Чех блондин, почти альбинос, выбор сделан. "Машенька, только раздвинь
ножки, чтобы нам тоже было видно."
Она отгибает рычаг Чеха к самому животу и отпускает -- он с силой
шлепает в ее подставленную ладонь. Рука сжимается раз, еще, и медленно
сдвигается к основанию, стягивая кожицу и обнажая взбухшую головку с
прозрачной дрожащей капелькой.
и т д.
|
Веллеру зачод (+) -- Филипп -- 01.06.11@14:44 (Чит.: 446)