' У меня двоюродная бабка из Ташкента, русская. Родилась там, прожила всю жизнь, работала опером, в войну и после ловила бандитов, ушла в отставку капитаном милиции. Свой дом там в старом Городе еще на 3 семьи-мусульман с виноградником и курами, все чин-чином.
' В 70-х приехал к ней на каникулы. Сидим как-то на веранде, лопаем дыню, смотрю — собираются во дворе узбеки, чго-то мышкуют. Подходит к нам старейший, в халате, тюбетейке, грит:
' — Александра Яковлевна, не будете возражать, если мы сейчас наш обряд тут произведем?
' — Валяйте, — бабка, грит — производите.
' Эти накрыли длинный стол во дворе, часть стола пустая, остальное заставлено едой всякой. Сели вокруг стола, принесли ребенка со второго этажа над нами (там двухэтажные глинобитные дома - два дома-четыре семьи-один двор - виноград по верху общий, куры общие). Ребенка уложили на свободную часть стола и под общий аллах-акбар стареший чем-то чикнул и отрезал в районе хуя. Кровь, тряпки, присыпка, молитва. Ребенок орет, ессно, как резаный
' Мне с нашей веранды хорошо видно, она повыше их. Даже про дыню забыл. Обряд называется — обрезание и посвящение в истинного мусульманина (у нас — крещение, да?).
' Но дело не в обряде, дело в отношении к русским. Помните: — Александра Яковлевна, не будете возражать, если мы сейчас наш обряд тут произведем?
' И это не в Москве, а в Ташкенте, на ИХ земле.
'
