- Приятная комнатка, - сказал Чичиков, окинувши ее глазами.
Комната была, точно, не без приятности: стены были выкрашены какой-то
голубенькой краской вроде серенькой, четыре стула, одно кресло, стол, на
котором лежала книжка с заложенною закладкою, о которой мы уже имели случай
упомянуть, несколько исписанных бумаг, но больше всего было табаку. Он был в
разных видах: в картузах и в табачнице, и, наконец, насыпан был просто кучею
на столе. На своих окнах тоже помещены были горки выбитой из трубки золы,
расставленные не без старания очень красивыми рядками. Заметно было, что это
иногда доставляло хозяину препровождение времени.
- Позвольте вас попросить расположиться в этих креслах, - сказал
Манилов. - Здесь вам будет попокойнее.
- Позвольте, я сяду на стуле.
- Позвольте вам этого не позволить, - сказал Манилов с улыбкою. - Это
кресло у меня уж ассигновано для гостя: ради или не ради, но должны сесть.
Чичиков сел.
- Позвольте мне вас попотчевать трубочкою.
- Нет, не курю, - отвечал Чичиков ласково и как бы с видом сожаления.
- Отчего? - сказал Манилов тоже ласково и с видом сожаления.
- Не сделал привычки, боюсь; говорят, трубка сушит.
- Позвольте мне вам заметить, что это предубеждение. Я полагаю даже,
что курить трубку гораздо здоровее, нежели нюхать табак. В нашем полку был
поручик, прекраснейший и образованнейший человек, который не выпускал изо
рта трубки не только за столом, но даже, с позволения сказать, во всех
прочих местах. И вот ему теперь уже сорок с лишком лет, но, благодари бога,
до сих пор так здоров, как нельзя лучше.
Чичиков заметил, что это, точно, случается и что натуре находится много
вещей, неизъяснимых даже для обширного ума.
