'
' В октябре 1952 года после многолетнего перерыва он собрал XIX съезд партии.
'
' Он выступал в конце съезда. Все знали, что он плохо себя чувствовал. Хрущев: "В конце съезда он выступил, 5-7 минут говорил. И сказал нам: "Смотрите-ка, я еще могу!" Мы посмотрели на часы: 5-7 минут говорил!
' Смог!.. Из этого мы сделали вывод, как он физически слаб".
'
' Он еще раз надул своих жалких соратников.
'
' Тотчас после съезда состоялся пленум ЦК. На нем "физически слабый" Сталин выступил с длинной и страшной речью.
'
' Писатель К. Симонов был участником пленума. И через много лет он испытывал прежний ужас, вспоминая ту его речь: "16 октября 1952 года. Кремль. Свердловский зал. Он вышел из задней двери вместе с остальными членами Президиума - с суровым деловым лицом. Началась овация, но он жестом остановил ее. Пленум вел Маленков, он предоставил слово Сталину.
'
' Тот говорил сурово, без юмора, без листочков. И цепко, внимательно всматривался в зал. И тон его речи, и содержание вызвали оцепенение. Пленум продолжался два часа, из них полтора заняла речь Сталина... Главное в его речи: то, что он стал стар, приближается время, когда другим придется продолжать делать то, что он делал. "Но пока мне поручено, значит, я делаю", - сказал он резко, почти свирепо. Он требовал бесстрашия и твердости, ленинской твердости в 1918 году. Он вспоминал о Ленине, который "гремел тогда в неимоверно тяжелой обстановке, гремел, никого не боялся, гремел". Он трижды повторил это слово. Он говорил о Ленине, имея в виду поведение "некоторых товарищей".
'
' И "некоторые товарищи" вскоре обрели имена в его речи.
'
' "Он набросился на Молотова с обвинениями в трусости и капитулянтстве. Он говорил о Молотове долго и беспощадно, приводил какие-то не запомнившиеся мне примеры... Я... понял, что Сталин его обвиняет с гневом такого накала, который был связан с прямой угрозой... После чего перешел к Микояну. И речь его стала более злой и неуважительной. В зале стояла страшная тишина. У всех членов Президиума были окаменевшие, неподвижные лица. Они ждали, не шагнет ли он после Молотова и Микояна еще на кого-то. Лица Молотова и Микояна были белыми и мертвыми... Уничтожив Молотова, Сталин опять заговорил о своей старости и о том, что он не в состоянии вести дело, которое ему поручено. Поэтому, оставаясь Председателем Совета министров, он просил освободить его от должности генсека. Все это он говорил, глядя внимательно в зал. На лице Маленкова я увидел ужасное выражение... которое может быть у человека, осознавшего смертельную опасность. Лицо Маленкова, его жесты, его выразительно воздетые руки были прямой мольбой к присутствующим отказать в просьбе товарищу Сталину. И из-за спины Сталина раздались его торопливые слова: "Нет! Просим остаться!" И зал загудел: "Просим, просим остаться..."
