| |
"-- Пожарники едут! Пожарники едут! -- кричит кучка ребятишек.
В первый раз в жизни я услыхал это слово в конце первого года
империалистической войны, когда население нашего дома, особенно надворных флигелей, увеличилось беженцами из Польши.
Меня, старого москвича и, главное, старого пожарного, резануло это
слово. Москва, любовавшаяся своим знаменитым пожарным обозом -- сперва на красавцах лошадях, подобранных по мастям, а потом бесшумными автомобилями, сверкающими медными шлемами,-- с гордостью говорила:
-- Пожарные! И вдруг:
-- Пожарники!
Что-то мелкое, убогое, обидное.
Передо мной встает какой-нибудь уездный городишко, где на весь город
три дырявые пожарные бочки, полтора багра, ржавая машина с фонтанирующим рукавом на колесах, вязнущих по ступицу в невылазной грязи немощеных переулков, а сзади тащится за ним с десяток убогих инвалидов-пожарников.
В Москве с давних пор это слово было ходовым, но имело совсем другое
значение: так назывались особого рода нищие, являвшиеся в Москву на зимний сезон вместе со своими господами, владельцами богатых поместий. Помещики приезжали в столицу проживать свои доходы с имений, а их крепостные -- добывать деньги, часть которых шла на оброк, в господские карманы.
Делалось это под видом сбора на "погорелые" места. Погорельцы,
настоящие и фальшивые, приходили и приезжали в Москву семьями. Бабы с ребятишками ездили в санях собирать подаяние деньгами и барахлом, предъявляя удостоверения с гербовой печатью о том, что предъявители сего едут по сбору пожертвований в пользу сгоревшей деревни или села.
Некоторые из них покупали особые сани, с обожженными концами оглоблей, уверяя, что они только сани и успели вырвать из огня.
"Горелые оглобли",-- острили москвичи, но все-таки подавали. Когда у
ворот какого-нибудь дома в глухом переулке останавливались сани, ребятишки вбегали в дом и докладывали:
-- Мама, пожарники приехали!"
В.Гиляровский, "Москва и москвичи"
|
Steeve Buscemi (+) -- Говяхов Гогей Гоевич -- 12.06.03@07:01 (Чит.: 145)